Один день в Фанах. Е.Ф. Фурмаков

Всего: 1 рубрика
Рубрика Тем Обновлена
Помолитесь 120 01/03/2024 02:27:38



*

Памяти мастера спорта СССР,
крупнейшего геометра XX века
Александра Даниловича Александрова.


*

Ранним утром 4 августа 1972 года меня разбудил громкий шепот:

- Женя, проснитесь!

Я поднял голову, отбросил полог палатки и увидел Александра Даниловича.

- А. Д.? Что случилось? В чем дело? Доброе утро!

- Ничего не случилось, доброе утро, одевайтесь поживее, - быстро прошептал Александров.

Я окончательно проснулся, расстегнул спальный мешок, натянул пуховку, одел галоши и выбрался на траву.

Солнце давно осветило макушки гор, но к нам в ущелье еще не добралось. Шумел ручей, и над его мокрыми камнями висела тонкая прослойка тумана.

Александров стоял у ручья под нашим деревом – могучей арчой с причудливо закрученным мохнатым стволом, пригнувшимся низко к поляне. Я пошел по росе, оставляя темные полоски следов.

На берегу ручья торчал из травы огромный камень – осколок скалы, когда-то сорвавшийся с ближнего гребня. Поверхность осколка пересекала косая трещина. Местные мальчишки любили съезжать по ней, как по желобу, и за много лет отполировали до зеркального блеска.

А. Д., улыбаясь, кивнул мне в сторону камня. На его краю, стрекоча и отсвечивая синевой оперения, суетились альпийские сороки. Непонятно, о чем они спорили, но даже гул ручья не мог заглушить птичьих выкриков.

Вдруг одна из сорок, небольшая и желтоклювая, прыгнула в желоб и, уверенно выруливая желтыми лапками, покатилась вниз. У края камня она слегка присела, шлепнулась в мокрую траву и тут же отскочила в сторону. А вслед за ней по наклонному спуску уже скользил другой сорочонок.

Я хотел сбегать за камерой, но А. Д. остановил меня, и мы молча наблюдали за птицами.

Упав в траву, сороки пешком огибали камень, взлетали на его вершину и снова катились вниз. Первоначальная суета затихла, вся стайка выглядела дисциплинированной и деловитой. Две крупные птицы сидели чуть поодаль, как бы наблюдая за общим порядком.

Неожиданно солнце осветило наше дерево, и сороки, словно испугавшись, сорвались с камня и потянулись вниз по ущелью.

Александров осторожно спустился к ручью по скользкой береговой гальке, потрогал рукой ледяную воду и стал умываться.

- Ну и как? – спросил он, энергично растираясь полотенцем. – Не зря я Вас потревожил?

- Конечно, не зря. Сороки - совсем как мальчишки, только без тюбетеек. Значит, они копируют нас, а мы даже не подозреваем об этом?

- Копируют? – удивился А. Д. – Почему же “копируют”? Вы в этом уверены? А если все наоборот, если мальчишки наблюдают за птицами и стараются им подражать? Кто кого копирует? Это еще следует установить. В этом необходимо разобраться! Вот так!

Он одел очки и, победно вскинув бороду, зашагал к палаткам – в белых кроссовках, голубом спортивном костюме, с желтым полотенцем через плечо.

Вот так! Не соглашаться – было частью его натуры. Александрову нравилось спорить. Он был, что называется, ортогональным собеседником.

Ортогональным не столько из-за склонности к противоречию, сколько из-за умения видеть неожиданное в обычном. Иногда казалось, что только неожиданное его и привлекает.

Завтракали мы в столовой. Ее обеденный зал был самым просторным помещением альпинистского лагеря Артуч, построенного в самом центре Фанских гор рядом со знаменитыми Куликолонскими озерами руками энтузиастов во главе с неугомонным Юрой Каменевым (1).

Наша спортивная группа из Ленинградского университета готовилась здесь к восхождениям.

Прежде, чем собраться в Артуче, мы провели несколько дней на перевалочной базе в Самарканде, затем в кузове трехосного грузовика поднялись в горы и вот уже около недели тренировались на учебных скалах Артуча.

Постепенно столовая заполнялась народом. В сопровождении инструкторской элиты и домочадцев прибыл галантный начуч, изысканно одетый в нечто спортивно-импортное; прикатил на запыленном горноспасательском “козлике” вечно занятой начспас с обожженным на снегу носом. Вдвоем с начучем они подошли к нашему столику

- Александр Данилович, - изыскано поклонился начуч. – Нам выпала честь поздравить Вас со знаменательным событием. Мы горды тем, что Вы, первый советский восходитель на неприступную Ушбу, отмечаете свое шестидесятилетие в среде святого альпинистского братства!

- Благодарю покорно, - сухо кивнул А.Д., принимаясь за манную кашу. Начуч постоял, собираясь было продолжить, но его отвлекли по делу.

У входа остановился грузовик – знакомый водитель из самаркандской базы привез хлеб и газеты. Вынув из мешка огромный арбуз и блестя полным ртом золотых зубов, он направился в нашу сторону.

- Солом алейкум! Вот этого красавца я привез аксакалу, а газеты – всем, кто еще не разучился читать!

- Ваалейкум салом, дорогой! Садись к нам, выпей чаю с дороги. Как поживает Самарканд? Все еще стоит на прежнем месте?

- А что ему станется, - засмеялся, присаживаясь, водитель. – Три тысячи лет стоял и еще стоять будет!

Да… Самарканду, и в самом деле, насчитывалось около трех тысяч лет. Вечный город! Древний, как вся здешняя земля.

Самарканд всегда привлекал Александрова.

Ему нравилась обыденная доступность истории, застывшей в каждом кирпиче древнего города, нравились узоры средневековых фасадов, груды янтарных дынь у караван-сарая, синие купола медресе, висящие в горячем городском небе.

Иррациональная геометрия самаркандских куполов казалась Александрову неповторимой.

Мы покончили с манной кашей, а водитель – с чаем.

- Хоп, спасибо за угощение, - поблагодарил он, поднимаясь из-за стола, - пойду отмечу путевку. Они отошли в сторонку с Юрием Федоровичем (1).

- Говорят, что у аксакала сегодня той (2). Можно его поздравить?

- Как Вам сказать, - замялся профессор Борисов, - у него, как будто бы и в самом деле сегодня день рождения, точнее, у него сегодня на самом деле день рождения, но так как он против любых рождений, вернее, он против празднования рождений, я бы не взял на себя смелость предложить… Вы понимаете?

- Нет, - честно признался водитель, - совсем не понимаю! - и пошел к завхозу закрывать путевку.

Когда принесли компот, красноречивый Баскаков (1), звякнув столовыми ложками, провозгласил:

- Друзья альпиноиды! По поручению научно-спортивной общественности я предоставляю слово для приветствия виртуозу скалолазания, покорителю горячих скал Марокко, кандидату всех наук многоуважаемому Дмитрию Кирилловичу, в просторечье - Димону (1).

Кандидат всех наук торжественно поднял кверху граненый стакан с компотом.

- Александр Данилович! Мы долго обсуждали, много предлагали и, наконец, нашли подарок, достойный Вашего юбилея.

Сегодня мы вручаем Вам прекрасную вершину в отроге Алаудинского хребта! Вам предоставлена возможность совершить одиночное восхождение на эту непокоренную красавицу. Начуч не возражает, и снаряжение уже подготовлено!

Димон поставил на угол стола плотно набитый новенький рюкзачок и закончил: - В спасотряд записались Арон (1) , Женя и я. А назавтра у нашей команды – свободный день!

- Ура! За благополучное одиночное восхождение! – высоко поднял свой компот профессор Борисов.

- Юрий Федорович, – остановил его Арон, - так не положено, в горах не стоит загадывать, это – плохая примета.

Профессор деликатно поставил стакан на прежнее место.

- Спасибо! – блеснул очками А.Д., отодвигая стул. – Благодарю покорно! Я не просил вас об одолжении. Тем более, от этого фрукта – начуча. Известно, что я уехал в Фаны от казенных фраз и поздравлений. Я не нуждаюсь в юбилейных торжествах! Это, надеюсь, понятно? Не нуждаюсь! Не - хо - чу !

А.Д. поднялся из-за стола.

- “Прекрасную непокоренную красавицу”, - передразнил он Димона, – “Разрешаем совершить восхождение”! Спасибо за разрешение!

Позвольте мне самому разрешить себе, что следует делать и куда следует восходить. Мне, а не начучу, понятно? И – никаких спасотрядов! Я ясно выражаюсь?

Завтрак быстро закончился.

Александров догнал меня по пути из столовой.

- Жарко?

- Душно! Должно - быть, к обеду опять задует афганец (3), боюсь, что мы сгорим на скалах.

- Да, да, ведь у вас сегодня скалы, – вспомнил А.Д., думая о чем-то другом.

- Мы, как обычно, выйдем ровно в девять.

- Поздновато… Возможно, Вы заметили, как шофер обозвал меня аксакалом? – спросил он, слегка иронизируя.

- Не принимайте к сердцу, он обозвал не Вас, а вашу бороду (4).

- Борода здесь ни при чем, она есть и у Димона. А я и в самом деле немолод… В душе считаешь себя молодцом, но со стороны выглядишь аксакалом.

- Разве Вам не знакома пословица: мужчине столько лет…

- Не цитируйте пошлости, - остановил меня А.Д. – Я знаю, сколько мне лет: ровно шестьдесят. Фактически, я уже стал вашим аксакалом. Вместо Громова (1).

Он помолчал немного.

- Андрей был светлым человеком. Святая душа! Я, разумеется, не святой, но, что поделаешь, - какой уж есть.

- Бросьте, Александр Данилович, неужели слова водителя…

- Не брошу! – возразил Александров. – Я часто повторяю: альпинизм – это не поклонение вершинам, а покорение вершин! Точно так же и в жизни. Конечно, у каждого жизненные вершины – свои, но когда они исчезают, жизнь просто продолжается.

- Не течет, не бурлит, а всего лишь продолжается. Вот тогда Вас и обзывают аксакалом!

Я не знал, что ему возразить, и мы молча шагали по берегу ручья.

- Значит, сегодня вы работаете на скалах? – риторически переспросил А.Д.

- Да, уже пора собираться.

- Ну, а я, пожалуй, поброжу по окрестностям. Пора же, наконец, обновить свои вибрамы!

Перед уходом на занятия каждый сам готовил свое снаряжение. Димон снимал с дерева вывешенные для просушки страховочные веревки , промокшие вчера на ледовых занятиях, сладкоголосый Боревич (1), в обнимку с гитарой, разучивал песню Визбора про азиатские пыльные тропы, я загорал на берегу ручья, Арон подсчитывал по бумажке вес продуктов на одного участника.

- Веревки высохли? – поинтересовался он у Димона.

- На таком-то солнце? Да они уже пересохли! Сегодня возьмем запасную веревку?

- Обязательно. Только не бери обе белые, иначе станем путаться на страховке. Сгоняй на склад и попроси у завхоза красную!

Димон собрался идти, но Арон уточнил задачу:

- Чуть не забыл! Попробуй отыскать у него парочку титановых крючьев. Поищешь?

Димон ушел. Баскаков выбрал из общего рюкзака скальные галоши и стал примерять их на ногу.

А.Д., альпинист старого закала, не признавал новомодной обуви, предпочитая ей проверенные на Кавказе вибрамы.

Но сегодня, глядя на Баскакова, он решил поэкспериментировать: нашел подходящую пару, натянул галоши на ноги, подошел к скальному выступу и, стоя носками на зацепке, стал балансировать.

- Ну и что? – поинтересовался Арон, - держат? Лучше вибрамов?

А.Д. продолжал покачиваться на носках.

- Держат, не спорю, но пальцы побаливают. Думаю, долго не продержаться.

- Это - дело привычки, - возразил Арон. – Ко всему можно привыкнуть. Возьми, к примеру, Абалакова (в горах Арон был со всеми на “ты”). На Хан–Тенгри он потерял пальцы на ногах, а ничего, альпинизм не забросил.

- Абалаков – великий человек, - поддержал разговор вернувшийся со склада Димон, бросая в траву моток новенького красного репшнура, -когда он читал нам лекцию в Домбае, то рекомендовал ходить зимой без носков, оборачивая ступни газетами.

Для него альпинизм – не спорт, а религия. Если перефразировать александровский тезис, то Абалаков не покоряет вершины, а поклоняется им.

- Кто? Абалаков? – фыркнул А.Д. – Виталий? (1) Ну уж нет! Возможно Евгений (1) и поклонялся вершинам – он был романтик, но только не Виталий, уж этот-то – сугубый прагматик.

- Тогда, и Вы тоже - сугубый прагматик, ведь свой тезис Вы придумали сами?

- Я – разный! Я покоряю, поклоняясь. Вот так!

- А когда он рекомендовал оборачивать ступни? – переспросил Димона Арончик. – Перед восхождением?

- Да нет, не в горах, а в городе, понятно? Обернешь себе ноги и ходишь по улицам: внутри – газеты, а снаружи – туфли!

- А для чего? – не понял Арончик.

- Я же сказал - для закалки, чтобы на восхождении не поморозиться.

- Чушь какая! – не выдержал А.Д. – Газетами оборачиваться! Что у него, весь мир наизнанку? Все заботы только о пальцах? И нет иных устремлений?

Подумайте сами: я пытаюсь осознать парадигму, Вам известно, что значит “парадигма”? Hабрасываю доказательство, обсуждаю идею и вдруг все бросаю, достаю с полки газету, наматываю ее вокруг пальцев, надеваю туфли и несусь в университет.

В аудитории я читаю лекцию, затем бегу в туалет, высыпаю в унитаз клочки отпотевшей “Комсомолки”, наматываю “Правду” и вновь возвращаюсь к письменному столу.

Чушь какая! Абсурд! Не лезет ни в какие ворота.

- Ты чего разошелся? – удивился Арон. - Кто хочет – ходит в газетах, кто не хочет – в носках.

- Вы ничего не поняли. Разве дело в газетах? Я вам любезно разъясняю: альпинизм – это свободное увлечение свободных людей, а вовсе не религия. Не религия и не профессия. У – вле – че – ние ! Я ясно выражаюсь?

Арон – инженер, Александров – математик, Баскаков - ювелирных дел мастер, - это и есть наши профессии. Но не альпинизм! Мы здесь собрались только потому, что любим горы. Нам интересно – и мы собрались! Без газет, все в носках. Это, надеюсь, понятно?

А.Д. постоял с галошей в руке, как бы ожидая возражений, но, не дождавшись, медленно, без прежней запальчивости, закончил:

- Однако математика для меня еще интереснее! И потому я – математик, увлеченный альпинизмом, а не наоборот. Зимой же я, как известно, занимаюсь геометрией, а не закалкой. Для меня альпинизм – не работа. И не должен стать работой!

А если для вас он – работа, тогда и размышляйте, в какую газету полезнее кутаться: в “Правду” или “Комсомолку”! Я ясно выражаюсь? Но не зовите себя альпинистом! Называйтесь спасателем, верхолазом, хоть альпийским стрелком, только не альпинистом!

А.Д. отбросил в траву галоши и стал шнуровать вибрамы.

- Встаем! - скомандовал Арон, - пять минут на сборы, через пять минут – выход.

- Успешных занятий, философы!- пожелал нам Александров.

Быстро собравшись, мы ушли на скалы, оставив у палаток А.Д. с Юрием Федоровичем.

Тренировочные скалы располагались в получасе быстрого подъема от лагеря, сразу за перевалом.

Отработав несколько часов на размеченных яркой краской учебных маршрутах, усталые, в пропотевших футболках, мы возвращались вниз, к лагерю.

Спускаться – не подниматься: вслед за Ароном мы мигом скатились по мелкой осыпи, проскакали по камням морены и вышли на пыльную козью тропинку.

Потянул афганец. Тонкая его пыль слабой пеленой повисла в нагретом воздухе, размывая красное, неяркое пятно солнца. На тропе под ногами клубилась та же пыль, что и в песне у Визбора. Чего-чего, а пыли здесь хватало!

От Куликолонов до Пентджикента, от пентджикентских раскопов до Самарканда, вдоль всего мутного Зеравшана на любой тропе и дороге пыль сопровождала идущего. Во истину – пыль времен…

Когда-то она оседала на сандалиях Искандера, а вот сегодня – на наших горных ботинках.

- Стоп! - закричал, притормаживая, Боревич и по-песенному, нараспев, произнес: «Кто это там на склончике, красивенький такой?» Не академик ли?

Группа остановилась. По противоположному склону нам навстречу, действительно, сбегал Александров. Он был в полном горном облачении, с мотком репшнура на плече и ярким рюкзаком за спиной.

Выйдя на тропу, А.Д. присел у камня, сунул в рюкзак репшнур с ботинками, одел пестрые тапочки, раскрыл книжку и прокричал нам навстречу:

- Физкульпривет, труженики!

Мы спустились к камню, обступив А.Д.

- Что это за камуфляж? – спросил Димон, рассматривая тапочки.

- Домашняя обувь, - засмеялся А. Д. – Я еще с вечера спрятал рюкзак под скалами, а после вашего ухода вышел прогуляться. Пошел в тапочках и с книжкой, чтобы не возбуждать любопытства ни у Юрия Федоровича, ни у инструкторов. Каково? Абсолютное спокойствие!

Подошел к скалам, переоделся, размялся и, что вы думаете, - взошел! Во-он на тот пичок! - Он вытянул руку в сторону скального пальца, остро выделявшегося на фоне неба. – Вот так! Я там был, можете не сомневаться.

- Записку обнаружил? – поинтересовался Арон.

- Не было записки. Пусто. Мне кажется, туда еще никто не поднимался, я первый.

- Значит, теперь ты – первовосходитель?

- А вы что думали? И, должен вам сказать, это не простой пальчик, я его несколько дней разглядывал.

- Так вот для чего он брал в учебной части полевой бинокль! Высматривал простейший путь по стене пика.

- Вполне серьезное восхождение! – с гордостью продолжал А. Д. - Вна-чале идешь по внутреннему углу, выжимаешься на руках, переходишь на полочку, - он изобразил рукой полку. - А полочка сходит на-нет, выполаживается! Дальше ходу нет.

И угадайте, что я там обнаружил? Довоенный крюк. Старый, кованный крюк! Еще с кольцом. Вот так! Кто-то уже поднимался к этому месту, но ему пришлось спуститься.

- А как же ты? Тоже спустился?

- Ну уж нет! Забил пару крючьев и обошел выступ снизу. Зато теперь этот пальчик – мой! Навсегда!

Подтрунивая над первовосходителем, мы быстро пересекли арчовую рощу и бросились в мягкую траву у ручья. Разговор о восхождении продолжался.

- А. Д., ведь этот палец раньше был безымянным?

- Он и сейчас безымянный.

- У нас Димон с Фурмаковым - действительные члены Географического общества. Пусть сходят в свою комиссию, как она у них называется? По топонимике? Сходят и подадут заявку, а Вы сможете присвоить пику любое название.

- Вот это да! – поднялся с травы Арон. – Предлагаю : Пуп Академика!

- Нет, нет, Пуп не годится, лучше – Перст Академика!

- Александрит!

- Чушь какая, - смущенно возразил А. Д. – Разве это вершина? Просто пичок в отроге.

- Не скажите, Александр Данилович, послушайте, как звучит: Александрийский Перст! Правда, здорово? Не то, что Пространство Александрова.

- Прекращаем шуточки! – раздался инструкторский окрик Арона. - За-канчивайте передышку, опоздаем на обед!

Я блаженно вытянулся на спине, разглядывая небо и арчовые ветви.

- Не то, что Пространство Александрова, - продолжал подтрунивать Боревич. – Таких пространств в математике, как грязи: и банахово, и гильбертово и десяток других, а вот Александрийский Перст – единственный!

- Болтуны! – рассмеялся А.Д., – Мало Арон нагружал вас на скалах, следовало бы еще помучить.

- А иначе, зачем было подниматься на этот палец? Тем более, - в одиночку?

- В самом деле, Александр Данилович, для чего Вам понадобилось восхождение? Что Вы чувствуете, когда поднимаетесь на вершину?

- Что я чувствую? – А. Д. мгновенно обернулся к собеседнику, словно парируя возможный удар. Будучи открытым и доступным при обсуждении любой специальной темы, он резко противился публичному разбирательству всего, что считал личным.

- А что чувствуете Вы? – голос его стал административно-жест- ким. - Вы, сами, - что чувствуете?

Наступила тишина. А.Д. помолчал, остывая.

- Впрочем, пожалуйста! О чем я думаю на восхождении? Я думаю, что поднимаюсь все выше, о чем же еще? А поднявшись, осознаю, что дальше идти уже некуда: конец, предел, вершина. Выше – только небо!

Он снова замолчал, что-то припоминая.

- Знаете, когда я защитил докторскую, декан сказал мне: ”Все, Сашка, выше идти некуда. Теперь над тобой - только Бог и НКВД!”

И в горах тоже самое: идешь, поднимаешься, восходишь и вдруг – все, Сашка, выше идти некуда, теперь над тобой только Бог. Один лишь Бог и никого другого!

А.Д. поднялся с травы и посмотрел на нас сверху.

- Однако, существуют еще два обстоятельства. Вот вам первое: восхождение – всегда конкретно! Так же, как доказательство.

Взойти на вершину или доказать теорему – это всегда однозначно! Я ясно выражаюсь? Либо вы взошли, либо спустились, либо доказали, либо не сумели этого сделать.

И второе: в горах я вижу, что мир трехмерен, что он – неплоский! Когда идешь вверх, всегда идешь вдоль третьего измерения, разве не так? Вот это мне и нравится на восхождениях. Я ясно выражаюсь?

Он подбросил рюкзак и перешел ручей по выступающим из воды камням.

Вернувшись в лагерь, я сунул голову под струю водопада, сменил одежду и заглянул в высокую палатку к Александрову.

А.Д. что-то писал, сверяясь с самаркандскими буклетами.

- Заканчивайте, Александр Данилович, - уже звонили к обеду.

- Минутку, заканчиваю! Мне осталось лишь уточнить хронологию.

- Описываете красоты Самарканда?

- Да нет, с чего Вы взяли? Я занимаюсь обсерваторией Улугбека (5). Самарканд описать невозможно, так же как Рим или Ригу. Его следует лицезреть: ощущать, наблюдать, присутствовать, разве не так? Одни купола чего стоят: их формы и цвета попросту уникальны!

- Я подождал пока он закончит, вспоминая пронзительно синие купола тимуридовых усыпальниц. Конечно, их стоило лицезреть: ощущать, наблюдать, присутствовать.

Обед в этот день был необычайно роскошным: молодая баранина с молодой картошкой.

На десерт А.Д. выставил подаренный водителем арбуз. Юрий Федорович долго сражался с гигантом, но, чуть не уронив его на пол, уступил разделочный нож достойному.

Баскаков по-ювелирному точно отхватил зеленую верхушку арбуза и стал сноровисто нарезать хрустящие рубиновые ломти. Вдвоем с Юрием Федоровичем мы отправились на кухню: он – за очередной добавкой, а я - за помятым алюминиевым тазиком под арбузные корки.

Возвратившись назад, мы поняли, что за столом было уже не до арбузов: Александров, раздраженно отсекая ладонью возможные возражения, в чем-то убеждал Боревича с Баскаковым.

Вот стервецы, опять сумели “завести” академика! Продолжалась незавершенная вечером дискуссия о карьеризме в науке.

- Все это совершенно неправильно, - доказывал Александров. - По-добные доводы как раз и любят повторять у нас в Академии: дорогой, уважаемый профэссор, - А.Д. нарочито нажимал на “э”, - общеизвестно, что Вы обеспечивали, участвовали, руководили. Но, позвольте, что значит “обеспечивали”? Теорему следует доказать, а не обеспечить! Все это – пустые слова. Каждое дело всегда конкретно. Если вы нечто установили, то этот факт однозначен, как восхождение! Открытие – это установление факта, не так ли?

Я поставил тазик посреди стола. Все мы давно убедились в органическом неприятии Александровым научного приспособленчества, однако услышанные доводы не казались мне убедительными.

Деятельность математика индивидуальна, математик – почти всегда одиночка, но ведь математика – не одна в науке.

Циклотрон или самолет в одиночку не построишь. Кто же тогда Главный конструктор?

- Что? – повернулся ко мне А. Д. – Главный конструктор? Да если ваш Туполев сам не конструирует свои самолеты, какой же он Главный конструктор? Не мне Вам объяснять, Вы - сами изобретатель и Вы понимаете: изобретения не делаются вскладчину! Если у конструкции нет главной идеи, то нет и Главного конструктора. Я ясно выражаюсь? Есть обычный директор. Это понятно? Такой же директор, как ректор университета. Александров – ректор, а Туполев – директор. Вот так!

Я задумался. А ведь он, возможно, и прав: у любой идеи обязан быть автор.

- Вершину следует покорить, а не обеспечить. Ножками! Как Хиллари и Тэнсинг! - не успокаивался А.Д.

- А как же тогда сэр Джон? – возразил Боревич. – Он - тоже директор?

- Сэр Джон? – замер А.Д., остановившись на полуслове. – Джон Хант? (6). Джон Хант, разумеется, - не директор. Сэр Джон - вполне серьезная личность. Вне всяких сомнений!

- А Курчатов, а Магеллан? – не уступал Боревич.

- Да, да, Курчатов… Конечно, и Курчатов тоже.

А.Д. ушел в себя, и весь его пыл как рукой сняло.

Сколько раз мы видели, как неожиданно он мог остановиться в самом разгаре спора, будто бы натолкнувшись на невидимую преграду – довод собеседника.

Эта особенность – относиться к чужой мысли без всякой предвзятости, как к своей собственной, была естественной чертой его характера. Словно для А.Д. было неважным – победить, а важным – установить. Установить факт. Приблизиться к истине.

Конечно, он любил красоваться, ему нравилось нравиться, он умел привлечь остроумной фразой, поразить неожиданным, на грани эксцентричного, поступком. Он мог в глаза заявить о невежестве собеседника, едко и хлестко высмеять оппонента, или неожиданно без запинки прочитать по-памяти главу из “Медного всадника”. Несомненно, он был таким, пока сознавал себя правым.

Но, убедившись в ошибке, А.Д. всегда признавал ее. Признавал, не оправдываясь и не сожалея.

-Александр Данилович, а ведь арбузик – то заканчивается, - злорадно информировал патрона профессор Борисов, пытаясь подцепить с подноса последний кусок.

- Что? - встрепенулся А.Д. – Арбуз заканчивается? Не надейтесь! - Он наклонился к столу и ловко перехватил розовый ломоть.

- Ректору – ректорово! – резонно разъяснил Баскаков обескураженному профессору.

Вечером, как обычно, мы собрались под нашим деревом. По случаю предстоящего отдыха вся команда предпочитала бездельничать.

Арон сосредоточенно вычислял продукты в специальной тетрадке, Юрий Федорович, прижимая к груди неразлучную литровую кружку, увлеченно следил за вычислительным процессом, Димон, небрежно скрестив длинные ноги, полулежал в начспасовском шезлонге, покуривая сигаретку и почитывая детектив на французском.

Я предпочитал загорать на вечернем солнце, заодно ремонтируя очки Александрова, а Боревич с Баскаковым, как всегда, донимали академика.

- Александр Данилович, в 62-м году Вы тоже отмечали юбилей в горах под “Таджикистаном”?

- Да, разве вы не знаете? Но тогда этот пик еще не назывался “Таджикистаном”. Мы присвоили ему имя по праву первовосходителей. Веселое было время... Да и гора оказалась достойной!

- А Вы не собираетесь снова совершить восхождение через десять лет, в 82-м?

- Через десять лет? - удивился А.Д. – А что вы думаете, собираюсь!

Я подошел к нему с готовыми очками.

- Превосходно, превосходно, - похвалил А.Д., принимая работу. - Совсем как новые. Покорно благодарю! И тут же вернулся к прерванной теме.

- Конечно же, собираюсь! Потому что самое неприличное, что может ждать человека, - это конец пути, отсутствие перспективы, стена, за которой уже ничто не может случиться. Такое недопустимо. И я говорю вам: собираюсь! А что, собираюсь и покорю! (*)

Он оживился, словно о чем-то вспомнив.

- Все дело в том, что существует любопытная закономерность: личное время не всегда течет одинаково!

- Личное время? – затушил о шезлонг свою сигаретку Дмитрий Кириллович. – Разве существует такое время? До сих пор я полагал, что время – физическая величина.

- Я Вам любезно разъясняю, - нетерпеливо оглянулся Александров. - Разумеется, существует только одно время и течет оно, по-видимому, равномерно, во всяком случае – на отрезке нашей жизни. Но субъективное ощущение времени, принадлежит личности, а не физике, я ясно выражаюсь?

И не пытайтесь меня сбивать, как пижон, из своего шезлонга!

- Я убежден, что от сорока до пятидесяти мое время тянулось заметно медленнее, чем сейчас. Заметно медленнее! А вот последний десяток пролетел, как пять лет, именно пять, я вовсе не кокетничаю.

Самыми длинными были годы после двадцати, - где-нибудь от двадцати до тридцати лет. Да… Тогда каждый год шел то ли за два, то ли за три. Как на войне!

И вот что я должен Вам сказать: если эта зависимость сохранится, - он хитро блеснул стеклами очков, - то через “личную” пару лет я как раз доберусь до 82-го года, сохранив и желание, и силы для восхождения! Вот так!

Лишь бы моя прогрессия не переросла в геометрическую…

А.Д. вдруг прервал себя, обратившись к Боревичу:

- Что Вы там обнаружили?

Зоркий Боревич, прикрываясь ладонью от низкого солнца, рассматривал подъехавший к учебной части автомобиль.

- Мне кажется, кого-то привезли из-за перевала: у них душанбинские номера.

Все дружно повернулись в сторону выбиравшейся из “газика” компании. Пока вновь прибывшие оглядывались по сторонам, один из них, полный и черноволосый, направился к нашей группе.

- Александр Данилович, это, должно быть, к Вам. Непрошеные гости!

- Какие еще гости? Откуда мне знать?

Неизвестный, слегка припадая на ногу, медленно приближался.

Юрий Федорович поспешил ему наперерез. Они сошлись – профессор с торчащими из коротких штанин босыми пятками и дородный мужчина в щегольском летнем костюме, белой шелковой сорочке, с желтым портфелем в руке.

- Совсэм отсидэл ногу, - пояснил гость с приятным горским акцентом. - Юрий Федорович, дорогой, вы ли это? Классику естествознания, профессору Борисову, наш сердечный хорогский солом!

- Бек-Назар? (1) – облегченно расслабился Юрий Федорович, узнавая докторанта из Душанбинского университета. Они обнялись, похлопывая друг-дружку ладонями по спинам на таджикский манер.

- Здравствуйте! Ваалейкум салом, как говорит Евгений Федорович. Неужели Вы увлеклись альпинизмом? Как преодолели перевал?

- Благодарение аллаху! Какой там альпинизм! Мы прибыли сюда, чтобы почтить уважаемого юбиляра. Где он? Как его драгоценное здоровье? В хорошем ли он настроении?

- Он здесь, сейчас Вы его увидите. – И неожиданно добавил:



Нет в мире радости приятней и полней,

Чем созерцанье близких и друзей!



Поразился Бек-Назар

- Вы и в самом деле классик. Вам знакомо творчество нашего Рудаки?

- Чуть-чуть знакомо, - скромно согласился Юрий Федорович, за неделю до этого впервые увидевший изречение Рудаки, высеченное над входом в пентджикентский музей.

Тем временем спутники Бек-Назара, выгрузив из машины закопченный котел с деревянной крышкой, заботливо укутали его ватным халатом и принялись укладывать на расстеленных в траве полотенцах вороха ячменных лепешек.

- Куда понесем? – огляделся вокруг Бек-Назар. – Где юбиляр, где кушать будэм?

- Сюда, за мной! – скомандовал находчивый Баскаков, первым направляясь к костру.

- Александр Данилович, - ускорил шаг Бек-Назар, наконец-то обнаруживший Александрова, - Принимайте душанбинского гостя!

А.Д. несколько недоуменно рассматривал ослепительного Бек-Назара, явно неуместного здесь, в горах со своим желтым портфелем, отглаженным костюмом и белоснежной рубашкой.

- Здравствуйте, здравствуйте, - церемонно поклонился он всей процессии с котлом, лепешками и посудой.

- Александр Данилович, - продолжал докторант полным достоинства голосом, пытаясь отстегнуть крышку портфеля. – Ваш друг, наш уважаемый ректор, глубоко огорчен, что не сумел лично пожать Вам руки в этот неповторимый день! Он удостоил нас чести выразить почтение и передать подарок скромного горца.

- Пустое, не беспокойтесь, - пожал Александров протянутые Бек-Назаром руки. – Разыскали все-таки, пинкертоны? А ведь я никому не сообщал своего адреса.

Бек-Назар, наконец, справился с крышкой портфеля и протянул Александрову кипу разноцветных телеграмм.

- В Ваш адрес поступили многочисленные приветствия!

- Потом, позднее, - прервал его А. Д., отстраняя телеграммы. – Передайте их, пожалуйста, Юрию Федоровичу. Располагайтесь здесь, под нашим деревом.

Мы быстренько разостлали под арчой шатровую палатку из грубого брезента и расставили на ней вместо столиков пустые дощатые ящики. Я помчался за козьим черепом, найденным накануне в арчовой роще, закрепил внутри черепа свечку и подвесил этот экзотический фонарь над импровизированным дастарханом (7). Тем временем Бек-Назар неспешно доставал из багажника хрупкие пиалы и чайники.

- Ужин друзей украшает посуда, - пояснил он, осторожно опуская в траву пиалушки.

Посуда и в самом деле радовала глаз. Красовались на сером брезенте красноглинные блюда для горячего плова, расписные касы для лапши на остром мясном отваре – предмет зависти кишлочных лагманщиков, сверкали блестящие медные подносы для мокрых ломтей чарджойской дыни.

Насквозь просвечивающие тонкие чайники – каждому гостю свой чайник – стояли отдельно в ожидании терпко настоенного кок-чоя.

Быстро стемнело, и над ущельем повисли первые, еще неяркие звезды. Пока Юрий Федорович в нелепых мотоциклетные рукавицах, стоя на четвереньках, с унылой обреченностью пытался раздуть костер, а Димон интеллигентно подсвечивал ему фонариком, я зажег в козьем черепе свечу, и под арчой закачался светильник, похожий на белый шар с яркими глазницами.

- Что это? – беспокойно покосился вверх Бек-Назар. – Не упадет?

- Не может упасть, - успокоил его Арон, - Евгений Федорович – наш народный умелец, у него никогда не падает.

Бек-Назар внимательно осмотрел умельца и, на всякий случай, пересел подальше от черепа. Я подбросил в костер пучок сухой хвои, и пламя рванулось вверх, чуть не обдав замешкавшегося профессора. Гости принялись занимать места, кто – на ящике, кто – по-турецки, на брезенте. Баскаков попросил тишины и внимания.

- Слово для зачтения имеет классик естествознания, неоднократный обладатель почетного юношеского знака “Альпинист СССР”, бессменный костровой мастер – профессор Борисов!

Классик естествознания наугад достал из портфеля красочно оформленную телеграмму, попросил Димона включить фонарик, и, близоруко щурясь, медленно зачитал:

- Новосибирский государственный университет!

Однако, дальше этой фразы он не продвинулся. А.Д. тут же уговорил профессора повременить, и обиженный Юрий Федорович молча удалился в дальний угол брезента.

Но свято место пусто не бывает! Многоопытный Бек-Назар, воспользовавшись минутным безвластием, тут же перехватил застольную инициативу.

- Друзья! Нет худшего врага на торжественном празднике, чем дилетант-распорядитель, - он плавно повел рукой в сторону Юрия Федоровича.

- И потому я решаюсь повязать скромный халат своего красноречия зеленым поясом застольного тамады! Есть ли другие кандидатуры?

Убедившись в отсутствии конкурентов, Бек-Назар достойно, как орлан, воссел на дощатом пьедестале, цепким взором специалиста окинул притихших сотрапезников, и каждому из нас открылось очевидное: с этой минуты наивная борьба А.Д. с неодолимой традицией празднования юбилеев по-донкихотски проиграна. Проиграна окончательно и безнадежно!

Новоявленный тамада, не теряя времени попусту, начал с вопроса о главном:

- Что пить будэм? Коньяк, водку, шампанское?

- Простите, - ничего! – искренне возмутился Юрий Федорович. - Мы здесь не на вечеринке, у нас строгий спортивный режим.

- Зачэм режим? Здэсь торжество, а не режим.

Все вопросительно обернулись к Арону, он несколько секунд мялся, но потом уступил.

- Так и быть, ради юбилея – по капельке! Но совсем по-немногу, я сам разолью каждому.

- Достойное решение! Однако, что пить будэм? Что предпочитает уважаемый юбиляр?

Так как А.Д. обычно предпочитал водку, я обмотал репшнуром несколько плоских бутылок со “Старкой”, припасенных дальновидным Ароном еще в ленинградском Елисеевском магазине, и опустил связку в ручей для охлаждения.

Бек-Назар поклонился праздничному дастархану.

- Дорогие друзья! Уважаемый Александр Данилович! Мы узнали, что сегодня Вами совершен мужской альпинистский подвиг: покорен неподвластный восходителям бадахшанский пик.

Бек-Назар обратил свой взор ко все еще розовеющему в вечернем небе Персту Александрова.

- И сегодня покоренная недоступная вершина говорит Вам: Рахмат! Спасибо!

Тамада низко поклонился Александрову.

- Но главные восхождения Вашей жизни – это восхождения на вершины Геометрии. И сегодня весь признательный математический мир говорит Вам, Евклиду нашего времени: Рахмат! Спасибо!

Я с любопытством взглянул на Александрова – не решится ли он осадить не в меру сладкоречивого говоруна?

Однако А.Д. невозмутимо сидел на покрытом пуховкой ящике, по-восточному благосклонно внимая речам оратора.

Спутники Бек-Назара принесли объемистый черно-голубой сверток.

- Александр Данилович! Ковровый халат ручной работы Вам не соткут ни в Багдаде, ни в Тегеране. Такие халаты умеют ткать в одном-единственном месте – в кишлаке Рудаки, где секрет рукоделия сохранен потомками великого поэта.

Абу Абдаллах Рудаки за свою долгую жизнь сложил сто тысяч подобных жемчугу двустиший!

Пусть и Ваша жизнь будет плодотворной и долгой, как жизнь несравненного усто!

Пусть скромный горский халат согревает Вас, как ладони любящих внуков!

Бек-Назар на вытянутых руках преподнес халат Александрову и, выдержав необходимую паузу, поднял пиалу. Поднял, удивился и, укоризненно покачав головой, молча протянул ее Арону.

Расторопный Арон мягко скользнул к ручью, выудил из воды охлажденные бутылки и умелой рукой виночерпия быстро разлил скупые дозы.

По местному обычаю водку всегда пьют из пиалок, тонких пиалок, привычных к зеленому чаю. В Фанских горах пиалы везде популярны, ими полон каждый дом в горном кишлаке. Касы и пиалы расставлены на некрашенных деревянных полках, в глубоких стенных нишах, в простенках над очагами. Чуть тронешь их одна о другую, и послышится тонкий, тягучий звук, чистый, как звон чанчара.

Наши пиалки тонко зазвенели в честь восходителя, а сам он, похваливая леденящий напиток, облачился в голубой с чернью халат и поудобнее устроился на ящике.

Тем временем помощники Бек-Назара сняли крышку с котла и принялись вымешивать дымящийся плов длинными деревянными черпаками. Вскоре на красноглинных блюдах выросли желтые груды горячего, остро пахнущего риса с бараниной. А.Д. и тамада брали рис по-таджикски, пальцами, уверяя, что в противном случае еда утрачивает свой неповторимый вкус. Остальные, ловко орудуя ложками, быстро обгоняли гурманов.

После плова и чарджойской дыни Бек-Назар тщательно вытер пухлые пальцы о полотенце и провозгласил:

- Нам не найти слов, достойных почтенного юбиляра. Но лучшие поэты заоблачного Хорога нашли эти слова. Сегодня они преподносят ему узорные строки, прекрасные, как цветы алджанната! (8). Прошу тишины и внимания.

Дождавшись, пока все успокоятся, оратор картинно отбросил в сторону руку с листами бумаги и, обращаясь к Александрову, нараспев произнес:



Хотел с луною Тебя сравнить,

Не мог с луною Тебя сравнить:

Луна чужой отражает свет,

Ты – свой излучаешь разум!



Ну и ну! Я слегка поежился. Возможно, А.Д. и легендарная личность, но сравнивать живого математика с небесным светилом, хотя бы и вторичным, можно, разве что, иронизируя. Однако наш тамада и не помышлял об иронии!



Хотел с Евклидом Тебя сравнить,

Не мог с Евклидом Тебя сравнить:

Лишь Ты познал кривизну времен,

Лишь Ты – хроногеометр!



- Не стоило обижать старика Эвклида, - тихо обронил Боревич.

Конечно, не стоило… А.Д. относился к Эвклиду с почтением. Он полагал автора “Начал” не только отцом-систематиком геометрии, но и первым конструктором аксиоматического метода – непостижимо эффективного инструмента дедуктивной логики.

Эвклидово доказательство бесконечности ряда простых чисел А.Д. относил к наиболее лаконичным и изящным во всей математике.



Хотел с Декартом Тебя сравнить,

Не мог с Декартом Тебя сравнить:

Лишь ты познал…



Я настороженно наблюдал за Александровым, опасаясь непредсказуемой реакции на слишком уж прямолинейные славословия Бек-Назара. Но наш хроногеометр неподвижно восседал на покрытом пуховкой ящике с пиалой в руке, в полосатом халате, похожий на Улугбека в тронном зале, далекий от всяческой суеты, как непокоренная вершина, как идея недоказанной теоремы.

Между тем тамада, покончив с математическими гениями прошлого и настоящего, глубоко вздохнул и, возвысив голос, перешел к заключительному четверостишию:



Хотел с звездою Тебя сравнить,

Не мог с звездою Тебя сравнить:

Мильоны звезд излучают свет,

Но Ты – лишь один на свете!



Бек-Назар умолк. Стало тихо. В наступившей тишине только немолчный ручей продолжал рокотать под деревом. Все невольно смотрели на Александрова, ожидая его ответа. Но юбиляр молчал, неподвижный и непроницаемый, как сфинкс.

Да и что ему было сказать, отвечая на пылкий панегирик восточного человека, наивный, но, по-своему, искренний?

Похлопать его по спине? Произнести пару банальных слов благодарности за горячий плов, вовремя доставленный к столу, сюда, через перевал, по горному бездорожью? Возникла и напряженно затянулась неловкая пауза.

И вдруг Александров поднялся над своей пуховкой, артистично запахнул на груди полосатый халат и обьявил с величавой застенчивостью:

- Сегодня и Мы сочинили стихи. Стихи о Нас!

Хитроумный Димон, налету уловив его замысел, закричал, подыгрывая:

- О, Вдохновенный! Услышим ли тебя мы, недостойные?

- Услышите, - милостиво успокоил его А.Д. – Сейчас Мы Сами прочтем для вас. Он набрал полную грудь воздуха и отчетливо продекламировал:



Когда Мы вышли вечером в сад,

Луна, устыдившись ничтожества своего,

Спряталась за тучи…

А Мы пребывали в саду,

Мудрый, спокойный, единственный

И гордо молчали! (9)



А.Д. неспешно опустился на тронный ящик и, хитро оглядывая недостойных, закончил: "Вот так!"

Юмор его неожиданной импровизации сразу же разрядил обстановку. Напряженность сменилась весельем, кто-то захлопал в ладоши, кто-то закричал: - Качалов!, а эрудит Димон проникновенно воскликнул:

- О, Несравненный! Он затмил самого Саади! (9)

- А что вы думали? И затмил! – смеялся А.Д. вместе со всеми.

В последний раз зазвенели пиалы с холодным, как горный ручей, горьким напитком, и немного подвыпивший тамада торжественно развязал зеленый символический пояс застольного златоуста.

Через полчаса душанбинские гости откланялись, а мы еще долго сидели под деревом, пока догорала свеча в фонаре из козьего черепа.

Поздним вечером 4-го августа 1972 г. А.Д. прошептал Баскакову:

- Я думаю, что вы спите в моем мешке.

- Во сне Мы никогда и ни с кем не разговариваем, - донеслось из спального мешка! – Спокойной ночи!

Так закончился длинный день, обычный, как большинство дней нашей жизни, и одновременно необычный, как почти всякий день, проведенный вместе с А.Д.



Пояснения автора

(*) Ровно через 10 лет и один день, 5 августа 1982 г. А.Д. Александров поднялся в двойке на Пик Панфилова - тянь-шанскую вершину высотой более 4200 метров. В те дни мы искали мумие в Фанах, откуда послали ему письмо в стихах, начинавшееся с воспоминаний о предыдущем юбилее:

…………………………

Ровно десять лет назад

Мы справляли шестьдесят.

Вспоминаешь? Под арчой

Козий череп со свечой,



Ты - в халате, плов, костер,

Бек-Назар на фоне гор,

Пышный тост, лихой ответ…

Неужели десять лет?

…………………………



Письмо заканчивалось пост-скриптумом с рифмой-ловушкой:

P.S.

Бедняга Каменев дал маху:

(По слухам, где-то что-то спер),

За что и был отправлен на … отдых,

Где пребывает до сих пор.



Ответ, тоже написанный стихами, пришел к нам уже из Ленинграда. Вот он:



Друзья, спасибо за посланье,

Оно полно очарованья –

В нем дышит дух Куликолон:

Я так и вижу, как Димон

Трясет красивой бородой,

Ухин (1) тоскует под горой,

Арон продукты вычисляет,

Евгений Федрыч загорает,

Борисов пищу поглощает,

А Док (1) давленье измеряет.

И на глазах у всей команды

Стоят отвесные громады,

Играют бликами озера

Так соблазнительно для взора,

Что хочешь в воду погрузиться.

Хотел бы с вами очутиться

Я в эти дни и среди гор

Забыть обычной жизни вздор.

Однако тут же сообщаю,

Что в Ленинграде не скучаю,

Данила (1) не попал впросак

И поступил на биофак.

Хватил немного страху я,

Но обошлося – ничего.

Тут в рифме явная прореха…

Желаю от души успеха!

Ваш АД





1. Каменев – Ю.В. Каменев, первостроитель альплагеря Артуч;

Юрий Федорович – Ю.Ф. Борисов, математик;

Баскаков – Ю.Н. Баскаков, метереолог и ювелир;

Димон – Д.К. Торопов, физик;

Арон – А.К. Данилов, инженер;

Громов – А.Г. Громов, альпинист, Заслуженный тренер РСФСР.

Боревич – А.З. Боревич, математик;

Виталий и Евгений, братья Абалаковы: Виталий – инженер-конструктор, Евгений – художник;

Бек-Назар – Б.-Н. Имомназаров, математик;

Ухин – В.И. Ухин, физиолог;

Док – Е.М. Поляков, врач;

Данила – Д.А. Александров, биолог, сын А.Д. Александрова.

2. Той – праздник.

3. Афганец – теплый и пыльный южный ветер.

4. Аксакал – дословно, - белая борода.

5. Улугбек – внук Тимура, астроном и математик.

6. Д. Хант – руководитель экспедиции на Эверест.

7. Дастархан – праздничная скатерть, ковер.

8. Алджаннат – райский сад.

9. “Когда Мы вышли…” и “О, несравненный…” – импровизации по мотивам дилогии Л.В. Соловьева о Ходже Насреддине

Автор: Е.Ф. Фурмаков

Источник:

Комментарии

Комментарии не найдены ...
Добавлять комментарии могут только
зарегистрированные пользователи!
 
Имя или номер: Пароль:
Регистрация » Забыли пароль?
 
© climbing.ru 2012 - 2024, создание портала - Vinchi Group & MySites
Экстремальный портал VVV.RU ЧИСТЫЙ ИНТЕРНЕТ - logoSlovo.RU