Я его очень уважал за то, что при всей его нелюбви к разговорчивости он умел шутить, оставаясь совершенно серьезным, но при этом все вокруг понимали, что сказанное – удачная шутка. И никто не обижался. Даже заносчивые разрядники, которых Сандро частенько осаживал своими шутками, чтоб сильно не задавались. Сандро умел шутить, что при нашем с ним занятии было очень важно. А занимались мы альпинизмом, и это было самым главным увлечением в нашей жизни. Сандро был просто великолепен на маршруте: уверенность и четкость его движений во время сложных восхождений внушали мне чувство восхищения. Сложные участки пути на вершину – это почти всегда акробатика. Сандро всегда стремился быть первым «акробатом», и мне казалось, что он рожден альпинистом, лидером в связке. Его стройное и сильное тело, его низкий голос с легким акцентом, придававшим сказанному особую мягкость, его особенная деликатность в обращении с товарищами, его готовность поделиться с другом последним, его оптимизм – все это делало Сандро в моих глазах и в глазах окружающих замечательным товарищем, на которого можно положиться. Мы с ним были знакомы давно, ходили много гор вместе, испытали много риска, присущего этому виду спорта, отчего дружба наша стала со временем только крепче. У нас не было тайн друг от друга, как не бывает недомолвок у тех, кто пережидал, сидя в снежной пещере по три-четыре дня непогоду, но все же Сандро почему-то никогда не рассказывал, чем занимался в прошлом. Хотя по всем прочим темам он был всегда хорошим собеседником. В первое время, общаясь с ним, я не придавал этому значения, а потом сам стал тактично менять тему разговора. Сандро заметил это, и у нас установились взаимоотношения, которые могут быть только между настоящими друзьями, поскольку мы понимали друг друга с полуслова и ни в коем случае не касались того, что было нежелательно кому-либо из нас. Это была мужская дружба, основанная на уважении и доверии.
Сандро постоянно работал инструктором в альпинистском лагере (тогда альпинистские базы назывались лагерями, да и похожи они были на нечто временное обилием полотняных палаток и бытом), а я ежегодно приезжал туда на сезон, благо в те времена начальство приветствовало занятия альпинизмом. Наши встречи всегда были радостными, и, несмотря на загруженность учебной работой, мы обязательно находили время для совместных восхождений. Ходили мы в двойке, а в этом случае каждый становился как бы частью напарника: слово «связка» значит неизмеримо больше, чем вложено в его смысл, и это известно всем альпинистам.
В тот сезон мы решили подняться на одну из самых сложных вершин района, огромная скальная башня которой возвышалась прямо над нашим лагерем. На нее есть много маршрутов, по которым достаточно часто ходят альпинисты, но мы решили подняться по главной стене башни маршрутом, по которому до нас прошла всего одна группа. Она, кстати, вынуждена была спуститься, не закончив восхождения из-за плохой погоды. Это был трудный путь, и он требовал много сил. У нас было довольно поверхностное описание пути, поэтому мы с Сандро долго наблюдали за стеной, по которой проходил маршрут, в бинокль: изучали маршрут и сравнивали его с описанием. И чем больше находили мы трудных участков на пути к вершине, тем сильнее нас тянуло туда, тем больший спортивный азарт овладевал нами.
И вот, наконец, настал миг, когда зазвенел, или, как говорят альпинисты, запел крюк, забиваемый в стену рукой Сандро: мы вышли на маршрут. Радость от слаженной работы, от сладкого напряжения мышц ловкого тела, от ощущения прохладных шероховатых зацепок на стене, от восприятия громадных объемов и воздушности окружающего пространства – это сущность альпинизма, и мы были счастливы снова и снова переживать этот замечательный миг.
Мы всегда ходили без срывов на маршрутах, хотя теоретически мы такое, конечно, допускали и были к ним готовы. И на практике высокий класс восхождения как раз и состоит в том, что альпинист проходит маршрут чисто. Но горы непредсказуемы: все, кто долго занимается альпинизмом, знают, что рано или поздно неприятности возможны. Вот и на этот раз гора решила проверить нас на прочность. Внезапно (это всегда бывает внезапно) огромная скальная плита, по которой двигался Сандро, грозно хрюкнув, начала отслаиваться от стены. Он среагировал мгновенно: изо всех сил оттолкнувшись от движущейся скалы, он ринулся вниз, повис на страховке, затем его маятником бросило в сторону. Плита с ужасным грохотом, раскалываясь, упала вниз, а надежно забитый Сандро страховочный крюк вырвался. В считанные секунды я выбрал слабину веревки, затем протравил ее через карабин второго крюка, но рывок падающего Сандро был все же сильным, отчего вырвался и второй крюк. Сандро спружинил ногами о скалу, я снова протравил веревку и, ура – третий, последний крюк выдержал! Все произошло мгновенно. Потом я осторожно забил еще пару крючьев, усилив точку страховки, а Сандро поднялся ко мне по уже надежно закрепленной веревке. И только тогда, когда он оказался рядом, и мы обрели способность анализировать случившееся, только тогда наступила реакция: у меня дрожали руки, а Сандро, глядя на кусок сломанного крюка с карабином, висящие на страховочной веревке, повторял безостановочно «Ну ни хрена себе!». Конечно, удивляться было чему: в альпинистской практике крючья обычно под нагрузкой могут вырываться, но ломаться – редко. Глядя на недоуменную физиономию Сандро и слыша в двадцатый раз «Ну ни хрена себе!», я начал смеяться. Сандро, глянув на меня, тоже начал смеяться. Над нами сияло смеющееся солнце, под нами плыли облачка, и наше дружное ржание отражалось от стены маршрута и утопало в этих облачках. Потом мы сидели на уступе и молчали: срыв всегда давит даже на закаленную психику. Под нами продолжали свой путь облака, а рядом парил орел, и я остро завидовал его способности летать. За облаками примерно в километре ниже нас были видны точки белых палаток альплагеря и пятачок лесной полянки у ручья, где мы с Сандро любили загорать на досуге.
Вечером, после радиосвязи с лагерем, куда мы доложили обо всем, выслушав в ответ нотации начспаса, мы лежали в палатке на предвершинном плече и, вспоминая пройденный маршрут, анализировали наши действия. Сошлись на том, что нашей вины в срыве не было: кто ж мог подумать, что огромный кусок скалы вдруг отслоится от скального массива! Тем более, что по имевшемуся у нас описанию маршрут предыдущей группы проходил как раз в этом месте.
Я уже начал засыпать, как вдруг Сандро заговорил о своей прошлой жизни до альплагеря. Он заговорил о том, о чем не говорил никогда, и я молча слушал.
-До альплагеря я в одной конторе работал и наркотой занимался. В смысле – в отделе по борьбе с наркотой, где был начальником. Опасная была работа, особенно в этих краях: сослуживцы постоянно выбывали. Кто в больницу, а кто и на кладбище. Деньги в этом нехорошем бизнесе крутились громадные, так что церемониться там было не принято. Мне везло, хотя в такие переделки попадал…
Были среди моих сослуживцев честные ребята, но были и те, кого называют оборотни. К сожалению, таким оказался начальник моего непосредственного начальника. Генерал. Огромные деньги там крутились…
Когда я на него вышел, он уже знал об этом и решил просто устранить меня. Как говорил усатый, «нэт человека – нэт проблэмы». Мой лучший следак с подачи этого оборотня уже лежал в могиле, но когда его хоронили, я еще не знал, к кому ведут все ниточки. Узнал потом, когда получил заказное письмо, отправленное сослуживцем накануне гибели. В письме была почти вся информация. Остальные сведения узнал от «правой руки» генерала. Ту руку пришлось «отрубить», но я уже был на прицеле у этого оборотня.
Шел домой вечером. Улица узкая, машины по ней практически не ходили, а тут вижу – джип мне навстречу. Я упал, прижался к какой-то изгороди. Автоматная очередь прошла надо мной: убийца в азарте поторопился, а джип проскочил мимо на несколько метров и остановился. Пока из него кто-то выпрыгнул, я уже был за забором и рванул через чей-то сад, но не прямо, а наискосок. Так что вторая очередь срезала ветки в стороне. Но выстрелил в ответ я точно: хрип убийцы и стук выпавшего из рук автомата были тому подтверждением. Умение метко стрелять выручало меня на этой работе не однажды.
Рюкзак со снаряжением у меня постоянно наготове: тренировки альпинистские я не оставлял, хотя заниматься любимым спортом приходилось очень редко. Жена и сын в отъезде были – так и не простился с ними. Увижу ли теперь их когда-нибудь…
Уходил переулками в горы. Два перевала прошел по льду и скалам, и вот так оказался здесь. Фамилию изменил: документы у меня были, о них заранее позаботился. Профессионал… - Сандро произнес это так, что я почувствовал его ироническую улыбку.
Он потянулся за флягой с чаем – от этого рассказа пересохло в горле не только у меня – и приоткрыл полог палатки. Громадные звезды, какие бывают только на большой высоте в горах, заглянули к нам. Было уже поздно, затихли камнепады, замерз журчавший в расщелине рядом с палаткой ручеек. Глубокая тишина среди мира звезд, скал и льда, полное безразличие к горю и радости человека вызывали ощущение ничтожности перед этим миром вечности, ощущение бессмысленности всех человеческих забот.
Назавтра мы сходили на вершину и спустились вниз. И уже внизу я рассказал Сандро, что очень виноват перед ним: накануне приезда в лагерь я разместил в спортивном отделе одной известной газеты его фото на фоне гор и короткую заметку о его спортивных и инструкторских достижениях. Сандро улыбнулся в ответ:
- Не парься, старик! Ты же ничего не знал и хотел, чтоб было как лучше. Выкручусь – я везучий.
То восхождение наше было последним: Сандро погиб меньше, чем через месяц. Лагерная машина, на которой он иногда ездил за продуктами в долину, на крутом спуске неожиданно лишилась тормозов. Сандро успел вытолкнуть из кабины ехавшего с ним сына начальника лагеря, но сам выскочить не успел: на повороте машина сорвалась в пропасть.
Похоронили его у тропы, которая вела из альплагеря на горные маршруты. На могиле поставили скромный обелиск, на котором есть надпись «Прекрасному человеку и альпинисту от горовосходителей». Чуть выше – фото и фамилия. Не могу простить себе и того, что так и не узнал его настоящей фамилии. Прости меня, Сандро, друг мой дорогой!