Валерий Розов, чемпион мира и в парашютном, и в альпинистском спорте, отправляется в очередную уникальную экспедицию. Валерий входит в тройку лучших в мире бейсджамперов – парашютистов, прыгающих с фиксированных объектов. А еще Розов летает в костюме-крыле из специальной ткани... В сегодняшнем номерн газета "Труд" публикует интервью, в котором экстремал мирового класса, поделился своими ощущениями, накануне своего вылета в Гималаи...
Розов – редкий вид, homo летающий, точнее, парящий. В последнем (или, как говорят суеверные экстремалы, крайнем) своем проекте он удачно соединил две стихии – горы и небо: совершил почти вертикальное восхождение на скалу на высоте 7220 метров над уровнем моря на подступах к Эвересту и с нее в течение минуты летел в вингсьюте – том самом странном костюме-крыле – над ущельем ледника Ронгбук. Сейчас Валерий готовится к новой экспедиции, целью которой будет прыжок с еще более высокой отметки. Мы побеседовали с экстремалом мирового класса накануне его вылета в Гималаи.
– Валерий, по официальным данным, уже погибло 75 пилотов в «летающих костюмах». Неужели даже это вас и ваших коллег не останавливает? И где черта, разделяющая риск и безумие?
– Лично я не уверен в этой цифре – 75 погибших пилотов. Не знаю, откуда в «Википедии» и других источниках эти данные берутся. Хотя справедливости ради соглашусь: бейсджамперы гибли и продолжают гибнуть, даже когда наши костюмы стали более современными и совершенными. Просто этот вид спорта по определению является опасным. Но не безумным – ведь здесь помимо риска присутствуют и расчет, и совершенные технологии. А насколько эти забавы опаснее других, мне трудно судить. По какому критерию мерить? Мой вид спорта – это бейс-прыжки, то есть полеты с фиксированных объектов – со здания, вышки, моста, скалы… А вот прыжки с самолета – это уже парашютный спорт, отдельная тема. В парашютном спорте (кроме двух видов из дюжины) парашют открывается в непосредственной близости от земли. И основная программа парашютиста делается в воздухе до раскрытия парашюта.
– А насколько доступен ваш вид спорта? Скажем, по цене?
– Мой костюм стоит порядка 1500–2000 евро. Но гораздо больших денег стоят организация прыжков и подготовка к ним.
– Подобные костюмы шьют в России?
– Пока нет. Мой был пошит во Флориде. Ему я доверяю: костюм изготовил профессиональный парашютист, ему 65 лет, но он продолжает прыгать, в том числе и в подобных костюмах.
– Вы человек верующий или скорее склонны к суеверию? Молитвы читаете перед прыжками?
– Мне кажется, у многих людей моего круга и рода занятий вера и суеверия соседствуют, не мешая друг другу. Может, это неправильно с точки зрения религии, но когда люди рискуют жизнью, они больше руководствуются инстинктами.
– То есть вы придерживаетесь каких-то примет, совершаете ритуальные действия?
– Конечно. Большинство атлетов из куда менее опасных видов спорта приметы соблюдают, почему же я стану тут исключением? Но свои ритуалы я не буду разглашать. Не потому, что они очень интимные, – скорее потому, что они довольно странные. Так что оставлю это при себе. Впрочем, зачастую мне не до ритуалов. Например, во время прыжка с высоты 7220 метров на точке старта температура была минус 18, да еще с сильным встречным ветром. Добирались на эту точку мы в альпинистском снаряжении. Но поверх теплых курток и штанов надевать вингсьют нельзя, потому что ты станешь неуклюжим и не сможешь управлять полетом. Пришлось раздеваться почти догола. И, чтобы не замерзнуть, на стартовой площадке нельзя было долго задерживаться, отвлекаться на ритуалы.
– Не могу не спросить про чувство страха и ваше отношение к нему.
– Страх постоянно присутствует, но постепенно перестает быть цельным чувством. Он дробится на разные ощущения, многогранные и даже многоцветные.
– Бывало, что страх парализовывал вашу волю, мешал выполнить намеченное?
– Случалось пару раз, но очень давно. Страх вреден, когда влияет на моторику движений, сковывает. Если этого нет, то все нормально. Подойти к краю скалы, заглянуть в бездну и сделать туда шаг – это всегда стресс. Но он преодолим, если у тебя нормально с психикой. Ты уже на это смотришь под другим углом. Ведь если ставить перед собой задачу постоянно преодолевать страх, то ничего, кроме нервного заболевания, не получишь. Инстинкт самосохранения – это не только ужас перед бездной, но и инструмент, помогающий задействовать опыт, волю и мастерство наиболее эффективно. А потому этот инстинкт, или, как вы говорите, страх, помогает более ответственно относиться к своим решениям. Страх – хороший советчик, контролер, он твой друг.
– А умение преодолевать страх поддается тренировке?
– Безусловно. Но это процесс, в котором полного результата достичь невозможно. Совсем избавиться от страха не получится. Просто когда идешь от простого к сложному, учишься контролировать чувства, не даешь им взять верх и мешать работе. Хотя есть такие люди, которые к парашютному спорту в принципе непригодны. Они не трусы, просто страх у них всегда преобладает над радостью преодоления. Тогда и не стоит лезть в это дело, будет одно мучение – и никаких радостей, никакого счастья полета.
– Скажите, Валерий, а как воспринимает вашу профессию жена? Ведь страх за близких – это совсем не то, что преодоление собственных инстинктов.
– Она раньше занималась скалолазанием, в том числе и вместе со мной. Моя супруга не профессионал. Но она не просто морально поддерживает меня – она разбирается в специфике моих занятий, порой и сопровождает меня. В высокогорную экспедицию, когда я год назад прыгал с высоты 7220 метров, она не выезжала. Но была со мной во многих других экспедициях.
– И не плачет, когда вы отправляетесь на очередной экстрим?
– Да нет, что вы! Конечно, с каждым из нас может что-то случиться. Но, в конце концов, не на войну же я отправляюсь. Я почти всю сознательную жизнь занимаюсь подобными вещами. И я сам к этому пришел, по своему желанию и в здравом рассудке. Для меня очередной прыжок не кажется переступанием какой-то грани и постоянным риском для жизни.
– А чем занимаются ваши дети?
– У меня три сына. Младший – дошкольник, средний – студент медицинского института, первокурсник, старший работает в финансовой компании.
– Они спортом увлекаются?
– Старший и средний профессионально занимались водным поло, входили в молодежные сборные России.
– А экстримом? Хотя бы вживую смотрят, как папа прыгает?
– Да они выросли на аэродромах и в горах! И с парашютом прыгали много раз. Так что мою деятельность дети воспринимают не как экстрим, а как естественную среду, даже в чем-то им поднадоевшую. Они меня и моих коллег, чувствую, порой считают странными взрослыми, которые почему-то зациклились на одних и тех же забавах, когда вокруг существует еще столько интересных и ярких развлечений.